Легенда о любви и красоте[СИ] - Лиана Делиани

— Чечевицу ты ешь?

— Не знаю. Не пробовала, — почему–то сердясь на него за свою неудачу, ответила Виола.

Нищий принялся варить похлебку, а она наблюдала за тем, что он делает. Когда похлебка закипела, нищий нарезал вяленое мясо тонкими кусочками и бросил в котел. К тому моменту, как похлебка сварилась, Виолина злость окончательно растворилась в аромате чечевичной похлебки.

— Я ем чечевицу, — сказала она по окончании трапезы. — Это лучше, чем луковая похлебка.

Утром Виола решила, что есть нечто, что она ненавидит больше, чем скрип гончарного колеса, досаждавший ей почти всю ночь, — мытье посуды. Ледяная речная вода, застывшие разводы пищи на стенках мисок и котелка, покрасневшие от холода пальцы — бррр… Она поскорее вернулась в лачугу, к очагу. Хорошо хоть развести огонь у нее сегодня получилось почти сразу, всего после трех попыток.

Вечером Виола сварила чечевичную похлебку. При этом она порезала палец, а похлебка почему–то вышла густым неаппетитным варевом, которое, впрочем, нищий съел, никак не выказав своего неудовольствия. Виола проглотила пару ложек, а затем, молча, отодвинула миску в угол очага, не в силах перебороть отвращения к собственной стряпне.

— Нужно чтобы ты завтра пошла со мной, — сказал нищий, перед тем как приступить к вечерней работе за гончарным кругом.

— Зачем? — спросила Виола, стараясь не выдать, как встревожено забилось сердце — она не хотела никому попадаться на глаза.

— Я скоро опять уйду, надолго. Нужно чтобы ты знала, где наше место и могла меня подменить.

Наше место. Она теперь жена нищего и завтра ей покажут «ее место». Виолу передернуло. Пора привыкать, она больше не герцогиня, никто не придет к ней на помощь — всю ночь повторяла Виола, стараясь вытирать слезы и промокать нос в тот момент, когда этого не было слышно за особенно громким скрипом гончарного колеса.

Утром они с нищим впервые отправились в город вместе. Закутавшись в плащ, поглубже надвинув на глаза капюшон, Виола шла позади мужа, стараясь держаться поодаль. Ей казалось, что все — встречные и поперечные, мальчишки на улицах, стражники на городских стенах, сами стены — усмехаются и, переглядываясь, смеются ей в спину: смотрите, вот прекрасная Виола, герцогиня Миланская!

В торговом ряду горшечников у нищего было самое последнее место. Замерев у стены, подобно каменной статуе, Виола пила щедро налитый ей судьбой кубок унижений, слушая громкие крики зазывал — торговцев и торговок по соседству. Ей хотелось умереть, исчезнуть.

— Если хочешь, пойди, прогуляйся, — сказал муж.

Не поднимая головы, Виола бросилась прочь.

К счастью, пошел снег и, блуждая по снежным улочкам, Виола понемногу успокоилась, поняв, что никто ее здесь не знает, и никому нет до нее дела. Городок был маленький и довольно грязный. Разумеется, по сравнению с Миланом. Побродив немного, Виола хотела вернуться в торговый ряд, но не смогла себя пересилить и, отыскав городские ворота, вернулась в лачугу.

Возвратившийся вечером нищий ничего не сказал ей. Он снова работал всю ночь и ушел рано утром, на сей раз, оставив Виолу в лачуге. Виола чувствовала облегчение от того, что он не настаивал, чтобы она шла с ним. Желая показать, что здесь от нее больше пользы, она вымыла посуду, вымела пол и очаг, сварила похлебку, которая даже получилась чуть лучше, чем в прошлый раз.

Виола почувствовала, что нищий доволен тем, как она справилась. Он ничего не сказал, лишь взглянул на нее искоса, но по этому взгляду Виола поняла, что он заметил и оценил ее старания.

После ужина нищий отвел ее под навес у задней стены лачуги и показал ряды вылепленных им горшков:

— Будешь продавать, за сколько дадут.

Потом он показал ей, где и как хранятся запасы продовольствия:

— Тебе одной должно хватить этого на месяц или около того.

— Куда ты уходишь? — спросила Виола.

— Работать. Меня не будет несколько месяцев.

— А как же подати?

— Воду, дрова, кров и подушную подать я оплатил, так что тебя никто не тронет.

— Но ты говорил, не хватает пяти дукатов.

— Трех. Это подушная подать за меня. Я с ней разберусь. Тебе нужно делать все в точности так, как я сказал. Поняла?

— Да, — кивнула Виола.

— Завтра пойдешь со мной еще раз.

— Нет! — быстро среагировала она. — Я поняла все. И запомнила.

Нищий внимательно, испытывающе посмотрел на нее, и Виола вспыхнула, подумав, что он, наверное, вспоминает плачевную судьбу, постигшую указания, что он дал ей в прошлый раз. Или хуже того, догадывается, почему она так не хочет идти в город.

— Не нужно. Я все запомнила, — твердо повторила она.

Нищий опять работал почти до рассвета и, измученная неумолкающим скрипом гончарного колеса, Виола уснула лишь под утро. К вечеру, переделав уже ставшие привычными обязанности, она ждала возвращения нищего, однако похлебка подгорела, а он так и не появился.

Не следующее утро тележку с горшками прикатил чумазый оборванный мальчуган лет семи.

— Ты — жена Гвидо? — спросил мальчишка, стряхивая снег с давно нечесаных волос.

Виола слегка помедлила в замешательстве, потом кивнула.

— Держи. Он велел отвезти это тебе.

— А где он сам?

Утром, заглянув в запасы еды, Виола обратила внимание, что нищий ничего не взял с собой в дорогу. Теперь вернулась еще и тележка.

— Стражники забрали на каменоломни.

— Куда?

— На каменоломни, — снисходительно и нетерпеливо пояснил мальчишка. — Ты, что, не знаешь, всех, кто не платит подати, забирают на графские каменоломни, отрабатывать.

Так вот куда он собирался, подумала Виола, снова начиная злиться — на нищего, что ушел, не сказав куда, на себя, что все никак не может выкинуть из головы герцогский титул и непомерную гордыню. Если честь и гордость — все, что у нее осталось, что она не уступила даже Неаполитанскому королю, что оказалось ей дороже собственного благополучия и отцовского спокойствия, то сейчас ее честь требовала, чтобы она вернула долг человеку, который приходится ей мужем. А гордости придется помолчать — ведь если бы не она, Виола не была бы связана узами брака с этим человеком, ему не пришлось бы платить за нее подати и заботиться о ее пропитании.

— Постой! — окликнула она мальчугана. — Где находятся эти каменоломни?

— За городом, — мальчик неопределенно махнул рукой куда–то на восток. — Но тебя туда не пустят. Туда никого не пускают, — и, поморщившись, добавил. — Гиблое место.

Виола задумалась. Три дуката. Нищий говорил, чтобы заработать пять, ему пришлось бы трудиться до Пасхи. А чтобы заработать три? Девушка нахмурилась.